Одиночество Исаковского

В первые дни нового года исполняется 120 лет со дня рождения автора «Катюши» и «Одинокой гармони». Михаил Васильевич и Александр Трифонович рифмовались не только своими фамилиями, но и судьбами, пишет Российская газета .

Три друга (слева направо): Михаил Исаковский, Самуил Маршак и Александр Твардовский. Фото: Александр Лесс/ ТАСС

Оба родились на Смоленщине. Твардовскому было 15 лет, когда он услышал, как Исаковский читает стихи об… ореховых палках. Мальчишка ушел потрясенный: оказывается, поэзия — это не только паруса, звезды и незнакомки, но и дымок с картофельного поля, запах конопли и палки, которые выстругивает отец. Исаковский был старше на десять лет и опекал Сашу как старший брат. Михаил Васильевич первым оценил стихи подростка и опубликовал их в газете.

Они сдружились. Даже дачи, которыми их наделили после войны, поэты взяли так, чтобы жить рядом, видеться каждый день. Кусты малины с участка Исаковского лезли сквозь забор к Твардовскому. Оба любили сидеть у костра, и когда Александр Трифонович устраивал костер на своем участке, Михвас (так с юности звал его Твардовский) всегда приходил, чтобы вместе с другом вспомнить родной Смоленск или просто помолчать.

И всякий раз Александр Трифонович с тревогой думал о друге: «Как же он одинок и погружен в себя…» Твардовский знал причину этой погруженности в себя — у Исаковского с детства была тяжелая болезнь глаз. Но причина его одиночества в литературе была все-таки не в болезни. Исаковский не любил ходить строем. Чурался всякой моды. В юности избежал подражания и Маяковскому, и Есенину — кумирам своего поколения. Не увлекся Пастернаком. Все прошло сквозь него, не захватив.

А вот от эпохи деваться было некуда. Исаковский всю жизнь чувствовал себя обязанным большевикам. На это у него, крестьянского сына, были все основания: рос в нищете, из 13 его сестер и братьев до 1917 года дожили четверо.

8 апреля 1967 года Твардовский, размышляя о судьбе старого друга, записал в дневнике: «Поэт не обязан быть великим — достаточно быть подлинным, незаменимым на своем месте».

Точнее об Исаковском не скажешь.

Подлинный. Незаменимый.

«Зелена была моя дубрава, зелена была…»

О гибнущих лесах

…Был здесь лес. И больше

нет его,

Только пни печальные

белеют.

И никто не скажет ничего,

И никто о нем не пожалеет.

Лишь порою, в лунную

метель,

Забредет нахмуренный

лесничий,

Где стоит оставленная ель

И другую безответно

кличет.

1926

Из стихотворения «Ельня»

Суровое время —

Суровый вопрос!

На станции Ельня

Замерз паровоз;

Покрылись бока

Ледяною корой,

На станции Глинка

Замерз и второй.

И две машинистки

В четыре руки

Стучали, что нету

Ни дров, ни муки…

1927

У крыльца высокого (песенка)

У крыльца высокого

Встретила я сокола —

Я весною встретила,

На любовь ответила.

Но весна кончается,

Он со мной прощается.

А снега повыпали —

И следы засыпали.

Ой, метели шумные,

Ой, снега вы белые,

Что же вы задумали,

Что же вы наделали?!

1940

Зелена была моя дубрава

Все во мне от счастья

замирало,

Как к нему я шла.

Зелена была моя дубрава,

Зелена была…

Мы встречались с ним

у перекрестка,

Мы бродили там.

Каждый кустик, каждая

березка

Радовались нам.

Вся земля дышала

и светилась,

Но прошла весна —

Птицы смолкли, небо

помутилось —

Началась война…

Он погиб у города Медыни —

Боль моя, слеза.

Навсегда закрылись молодые

Умные глаза.

У тропы-тропинки

неприметной,

Между двух рябин,

Со своею славою бессмертной

Он лежит один.

Весть о нем, как горькая

отрава,

Сердце мне прожгла…

Зелена была моя дубрава,

Зелена была.

1946